Домой Новости в мире За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

259
0

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

«Хроники лжи Ельцин-центра»

В «Ельцин-центре» прошла лекция про «советское нищенство». Само название «За кулисами советского… Нищенство в СССР» сразу намекало, что слушатели узнают все секреты красного проекта и окунутся в его сущность. А сущность, по замыслу авторов, вероятно, заключается как раз-таки в нищенстве. По крайней мере, такое впечатление сложилось из рассказа лектора Елены Зубковой, доктора исторических наук, руководителя Центра социальной истории России ИРИ РАН.

Кажется, в этот раз «ельцинисты» превзошли самих себя в искусстве ставить историю с ног на голову в попытках обелить «святые 90-е» и «святые романовские», слушателей едва не подвели к мысли, что в СССР репрессировали нищих за то, что они нищие. А про чубайсовскую фразу «Ну вымрет 30 млн человек – они не вписались в рынок» участники обсуждения и не вспомнили.

В Российской империи все было лучше

Началось все, как ни странно, с Российской империи – СССР именно от царской России досталась проблема нищенства. «Как ни странно» – потому что это же «Ельцин-центр», тут редко можно услышать какие-то тезисы, не поливающие советскую власть и всю эпоху в целом грязью. Однако, на этом что-то более-менее объективное закончилось. По словам лектора, в Российской империи «этой проблемой занималось сразу несколько институтов, она подробно изучалась», в 1898 году даже была организована специальная комиссия при Министерстве юстиции. Что важно, по словам Зубковой, было отражено нищенство и в искусстве – в картинах Васнецова, Журавлева, в работах Гиляровского, Свирского и так далее. Таким образом, дескать, с этой проблемой и боролись, это было обсуждаемо. Тут сложно поспорить с лектором, и надо думать, что крестьяне, бедняки часто ходили в картинные галереи, смотрели на себя со стороны, читали про себя в свободное время литературные произведения, обсуждали друг друга на балах.

После революции 1917 года мы видим «достаточно очевидную преемственность с дореволюционным опытом» – проблема также активно исследуется на материалах переписи, на точечных исследованиях, ведутся публичные дискуссии о социальном паразитизме. И тут проблему освещают люди искусства. Только, в отличие от царской России, увидеть и прочитать про попрошайничество может подавляющее число граждан, а не 10-15%, у которых и без того все в порядке. Впрочем, об этом Елена Зубкова не сказала. Оно и не надо, методы ведь одинаковые – этого достаточно.

Более того, борьба с нищенством вносится в первый пятилетний план, на это выделяются деньги. Лектор говорит, что это «практически калька» с опыта Российской империи (которая, видимо, и пятилетки придумала первой), а потом добавляет вкрадчиво, почти шепотом:

«Кроме одного. Никакой частной благотворительности. Никакой. Только государство. Хотя в Российской империи именно частная благотворительность часто играла какую-то основную роль в решении этой проблемы».

Ключевое слово – «частной». И это логично, если государство своим основным принципом ставит равенство всех членов общества. Это не «голубая кровь» с барского плеча какие-то подачки дает, это государство крестьян и рабочих обеспечивает самих же крестьян и рабочих. Контекст понятен, но только не для аудитории «Ельцин-центра».

«Может быть, поэтому плохо получалось», – предполагает Зубкова. Хотя о том, как получалось, будет сказано ниже на основе материалов самой же Зубковой.

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

А потом пришел Сталин, и понеслось…

И если после революции, по словам лектора, методы почти копировались с имперского опыта, то после 1930-х годов произошел перелом. Пришел Сталин – и все сломал.

«Происходит переход от мер социальной помощи, от попыток решить эту проблему не только административным путем, к административным и репрессивным практикам. Нищие вместе с бродягами становятся предметом откровенных репрессий. В 1935 году мощная акция прошла в Ленинграде, также в 1937-38 годах», – говорит Зубкова.

Однако тут же добавляет: «Но нищие не были целевой группой этих акций. Если нищенство было замечено в криминале – они становились объектами репрессий, но специальной целевой группы в документах нет».

И так можно сказать про что угодно: в 1935 году, 37-38 годах проходили мощные акции по отлову мужчин. Мужчины не были целевой группой, но если они были замечены в криминале, то становились объектами репрессий. То есть отлавливали преступников, прежде всего, а уж кто попадется – это второй вопрос, однако у лектора получается наоборот.

Не обошлось и без «классического» для «ЕЦ» сравнения СССР с Третьим Рейхом. В данном случае оно получилось с натяжкой, но все равно прошло:

«Что-то подобное было в Третьем Рейхе – там в 1938 году была проведена большая операция – «отклоняющийся от работы в Рейхе», я бы назвала это проще – «тунеядцы Рейха». Тогда нищие были действительно целевой группой этих акций. В СССР ничего подобного не было, но репрессивное начало, конечно, было налицо».

Вроде бы, не получилось, как у Гитлера, но уж очень хочется, чтобы получилось? Но самое главное, как отметила Зубкова, это то, что из общественного обсуждения эта проблема исчезла. То есть люди искусства перестали уделять этому внимание. Редко можно было увидеть нищих в кино, в литературе. Лектор объясняла это тем, что принята новая конституция, началось построение позитивного образа нового государства, нового общества, а там попрошайкам не место. И действительно, это даже кажется логично, но ставится в вину советскому руководству и пропаганде, которая, если уж видела какой порок, то всячески его порицала и выбивала из общества.

«Самое главное – эта тема вообще исчезает из публичного пространства на долгие 30 лет. То есть нищие, конечно, были, куда бы они делись, но об этом не говорится», – говорит Зубкова, а через некоторое время добавляет, что статистики за эти 30 лет практически никакой нет. Но «куда бы они делись» – это ведь веский аргумент для историка, не так ли?

Статистика возвращается в 50-60-х годах, опять же, неизвестно почему. Видимо, просто так?

«Закулисье» Советского проекта

«Таким образом, сама проблема нищенства – это как раз попытка или возможность заглянуть в закулисный мир Советского проекта», – также с придыханием говорит доктор исторических наук Зубкова, как будто рассказывая страшную сказку детям на ночь, намекая, что бедность, попрошайничество и бродяжничество и есть основа СССР.

Что же скрывается за кулисами этой лекции? Елена Зубкова, наконец, говорит об источниках, о статистике, масштабах проблемы. Основными источниками информации становятся в основном материалы милиции, судов, прокуратуры и социальных служб, которые этой проблемой занимались. Но это, как говорит историк, «взгляд со стороны государства – односторонний взгляд, не хватает взгляда со стороны субъекта». То есть личных историй, которые, по сути, никогда не играют никакой роли в статистике и контексте проблем общества. Иначе получается какая-то «солженицыновщина».

Поэтому обойдемся без личных историй и сразу перейдем к масштабам проблемы. Судя по переписи населения, в 1897 году в нищие записали 362,5 тыс. человек, хотя тут же Зубкова добавляет, что наверняка цифры были больше – до 500 тыс. В 1926 году нищих насчитано 162,8 тыс. человек, хотя и тут цифры, вроде бы, занижены. Не говоря уже про 1954 год, где нищих уже всего 21,8 тыс. человек.

И чтобы не смотрелось это так позитивно, Зубкова объясняет:

«22 тысячи – данные абсолютно неполные, еще не хватает 5 тысяч, которых задерживали на транспорте. Плюс, это только те нищие, у которых было место регистрации, у которых не было постоянного места жительства. … Поэтому я эту цифру вам, конечно, привела так просто, чтобы вы просто знали, что был такой учет. Но относиться к ней надо достаточно скептически. Но других данных у нас нет«.

В общем, понимайте, как хотите – вроде бы, хорошая динамика, но неполная, а других данных все равно нет. В конце концов, надо же что-то сказать, но только не что-то хорошее… Хотя если говорить не про абсолютные данные, а чуть поискать в интернете и проследить процентные показатели, то получится более интересная картина.

В 1897 году население Российской империи составляет 129,1 млн человек. Из них 362,5 тыс. нищие – это 0,28% от всего населения. Кстати, неплохо – по официальным данным Росстата сейчас проблема куда серьезнее.

В 1926 году население СССР составляет 147 млн человек, нищие из них 162,8 тыс., то есть 0,11% (если взять те же 362,5 тыс., что и в 1897 году, то процент все равно ниже – 0,25%).

В 1954 году население выросло до 188,7 млн человек, из них официально нищих 0,01%, а если взять за основу 1897 год, то 0,19%. Если действительно процент нищих составлял 0,01-0,11%, то тогда неудивительно, почему эта проблема стала исчезать из общественного пространства. Ее действительно как бы не было.

То есть боролись с бедностью? Боролись. Побеждали? Очевидно, да. Почему лектор говорит, что «плохо получалось» – вопрос открытый. Как и то, почему игнорируется контекст.

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

Послевоенное нищенство. Опять Сталин?

В теме послевоенного нищенства Елена Зубкова успела отметить две группы риска (возможно, их больше, но времени лекции не хватило?): инвалиды войны и «дети войны». Иными словами, сколько нищих было в послевоенное время, сказать нельзя, потому что нет статистики, но наиболее близки к категории нищих были «дети войны» и инвалиды. Далее от тезиса к тезису Елена Зубкова мягко проводит логическую линию, следите за руками: нищие – инвалиды войны – ветераны войны.

«Вот вопрос – как случилось, что фронтовики-победители, люди, одолевшие войну, были повержены послевоенной повседневностью? И так и не смогли найти себе достойного места в этой жизни», – говорит, опять же, с придыханием Зубкова.

Теперь все фронтовики-победители в неокрепшем сознании большинства слушателей «ЕЦ» оказались на обочине жизни, все в грязи и нищете, а государство на них как будто бы плевало. Хотя тут же лектор сама себе противоречит:

«Осложняет анализ еще то обстоятельство, что среди этих нищих было очень много ложных фронтовиков, то есть таких «ряженых». То есть не все инвалиды и фронтовики бродяжничали?

«Но в 1954 году, когда появились первые более-менее объективные данные учета, фронтовая компонента среди нищенствующей публики составляла 13,5% всего», – оказывается, не только фронтовая компонента составляла всего 13,5%, но и данные 1954 года о 21 тысяче нищих теперь стали «более-менее объективными», а не «просто так»?

«После войны их было, конечно, больше. Куда же делись эти побирающиеся фронтовики? Кто-то нашел родственников, кто-то добился пенсий, но многие просто умерли. Умерли, потому что просто характер увечий был такой, что человек просто не мог долго протянуть», – говорит Зубкова, видимо, опять пытаясь создать впечатление, что они умерли из-за советской власти.

То ли быль, то ли легенда

А дальше Елена Зубкова как настоящий историк заявила все так же вкрадчиво:

«Но существует одна то ли быль, то ли легенда, что однажды, чуть ли не в одночасье, чуть ли не по всей стране всех увечных фронтовиков, как тогда говорили, подобрали с улиц и отправили в закрытые инвалидные дома-тюрьмы. Причем эти слухи родились сразу после войны и сохраняются, в общем-то, до сих пор – они кочуют из публикации в публикацию».

Историчненько! Слухи о 50-100 млн репрессированных тоже, кстати, кочуют из публикации в публикацию. И тут же лектор сама себя оборвала:

«Этих домов инвалидов просто не хватало, поэтому ни о каком массовом выселении речи быть не могло, потому что было некуда в массовом порядке этих инвалидов отселять. А что касается индивидуальных отселений – они, конечно, были».

Понимай, как хочешь – то ли было, то ли нет. То ли боролись с бедностью, то ли выдворяли за пределы городов. Конкретной информации – по трем годам, остальное – «то ли быль, то ли легенда».

Важно также отметить, как формируется образ «кровавого совка, который ненавидел фронтовиков». Елена Зубкова поясняет:

«Практика принудительного отселения тоже существовала, как правило, в трех случаях: если человек занимался нищенством, бродяжничеством, будучи инвалидом; если он не имел документов на регистрацию; если у него не было родственников – вот это было три таких категории, когда его отправляли в дом инвалидов«.

И звучит это так, словно во всех трех случаях человек оказывался в инвалидном доме, что звучит несколько странно. Хотя еще в августе прошлого года в интервью Ленте.ру она поясняла этот процесс несколько иначе:

«Милиционеры забирали нищего с улицы и должны были выяснить, есть у него родственники или нет, проживает он в Москве или нет. Если он не проживает в Москве, его отправляют по месту жительства и проблема решена. Если проживает, то его передавали органам соцобеспечения, которые должны были заниматься его трудоустройством. Если человек нетрудоспособный, то искали родственников. Есть родственники — передавали им; нет — должны были передать в инвалидный дом».

Согласитесь, описаны две разные схемы работы? Опять какая-то «то ли быль, то ли легенда».

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

«Культурные традиции»

А вот тут, наверное, самое интересное, потому что инвалиды войны и «дети войны» – они, судя по лекции Зубковой, как бы сами по себе являются такими. И Гражданской войны в стране не было, и индустриализации, и подготовки к войне, и послевоенного восстановления. Все это – остается за скобками, а внутри находится «кровавая большевистская власть», которая якобы ненавидит и боится фронтовиков и вообще все население. Это очень странно для лекции доктора исторических наук. Хотя Зубкова сама позже в ответе на вопрос из зала подтвердила, что после 60-х встретить на улице нищего можно было редко. В СССР если и были бродяги, то это было вынужденное явление, но вынужденное почему? А вот потому что. Просто вакуум в ответ.

Было еще и «профессиональное нищенство», когда люди только и зарабатывали попрошайничеством, но это и не столь большой процент бродяг, и не настолько актуальный для того времени вопрос в принципе. Тем не менее, нищенство Зубкова объясняет просто – «культурной традицией»:

«Был, конечно, экономический стимул – именно поэтому многие нищие не хотели идти в дом инвалидов, не хотели получать пенсию, не хотели трудоустраиваться. … Но еще более любопытна не столько экономическая составляющая «профессионального нищенства», сколько культурная традиция. В Советской России, а потом и в Советском Союзе эта традиция нищенства сохранялась очень долго. Да? Существовали целые села, жители которых с мала до велика только и занимались, что попрошайничеством».

«Культурная традиция»! Возможно, лектор имела в виду именно «культурную традицию профессионально побираться», но звучит это совершенно иначе – как обычно бывает в «Ельцин-центре» – как будто в СССР все побирались, это дескать, генетически заложено в народе – нищенствовать.

Напоследок что-то положительное лектор все-таки сказала о борьбе с попрошайками в Советах, но эти положительные моменты, вроде пенсий, были проговорены вскользь, с отрицательными оговорками и касались только периода после 1960-х, когда отрицать борьбу с этим пороком уже невозможно.

«Понятно, конечно, что нищенство не было запланировано самим советским проектом, но во многом оно стало его следствием. Если не брать «профессиональное нищенство», которое в культурной традиции идет, действительно, с незапамятных времен, то новое нищенство, советские нищие – это, конечно, результат советской социальной политики. Именно социальной политики. Это результат бедности населения. Все-таки население было очень и очень бедным. И нищенство – это одно из следствий этого фактора риска», – заявила Зубкова.

Опять же – никакого краха Российской империи в результате социалистической революции, причины которой скрывались в колоссальном разрыве между народом и элитой, никаких интервентов из почти десятка стран после 1917 года, никакой Гражданской войны и зверств «белых», никакой подготовки к войне, когда почти все ресурсы шли на оборону, никакой Великой Отечественной войны, никакого послевоенного времени. Хотя, возможно, у Елены Зубковой что-то случилось с памятью, ведь еще в 2001 году она защищала диссертацию на тему «Общественные настроения в послевоенной России. 1945 — 1953 гг.», и там было куда больше контекста:

«Война лишила людей дома, жилья. Например, в сельских районах Смоленской области до войны было 288555 домов, из них разрушенными оказались 130 000, в Псковской области из 107092 домов разрушено было 76090, в Орловской — из 240000 домов пришло в негодность 100590. В сентябре 1945 года, перед наступлением холодов, многие крестьянские семьи, потерявшие свои дома, вынуждены были жить в землянках: в Смоленской области таких семей насчитывалось 14930, в Псковской области – 18594, в Орловской – 140001. Острой оставалась жилищная проблема и для горожан, особенно в областях, подвергшихся в годы войны оккупации и наиболее сильно пострадавших от военных действий«.

Но зачем об этом говорить в «Ельцин-центре»? Там у всех всегда во всем виновата советская власть и ее социальная политика. И, вероятно, один из микрофонов в этом технологически навороченном центре тоже в тот вечер не работал по вине советской власти и лично Сталина.

Да что говорить о микрофоне, когда нынешний разрыв между богатыми и бедными, по словам Зубковой, тоже оказался виной Советов. На вопрос из зала, как лектор относится к тому, что сейчас повсюду нищие, и только единицы владеют огромными средствами и выводят их в офшоры, Зубкова тоже в этом обвинила СССР:

«То, что у нас миллиарды в офшорах – это советская традиция, которая перекусила эту пуповину благотворительности, и целые поколения выросли, которые не понимают, что такое благотворительность. К сожалению, наши богатые люди не умеют жертвовать на какие-то социальные нужды, они будут лучше переводить в офшоры».

Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Юрий Жуков  отметил, что нельзя рассуждать на исторические темы без привязки к тому времени:

За гранью: как в «Ельцин-центре» обсудили «нищенство в СССР»

«Да, после окончания Гражданской войны было очень тяжелое экономическое положение, нищета в деревне. И НЭП – переход от продразверстки к продналогу – в общем-то, не изменил особо положения. В деревне господствовали кулаки, под ними были бедняки, большая часть которых вынуждена была уходить в город на заработки, чтобы заплатить налог за землю. Вот тогда-то и была реальная почва для возникновения нищенства. Люди, не находя работы у себя в деревне, ни в городе, могли поддерживать жизнь только подаянием. Но с первой пятилетки это явление как социальное было ликвидировано. Более того, в Советском Союзе нищенство было запрещено законом, каралось уголовным наказанием, потому что любой человек в нашей стране, начиная с первой пятилетки, мог всегда найти себе работу. Люди, которые не работали, получали по старости пенсию, на которую тоже можно было вполне прожить. Поэтому о нищенстве в Советском Союзе всерьез говорить не приходится«.

И уж где-где, а в «Ельцин-центре» было бы уместно напомнить, что именно реформы в «святые 90-е» сделали нищими многих россиян, лишили работы, накоплений, социальных выплат, дефолт 1998 привел к тому, что к числу нищих относила себя почти треть жителей России. В конце 1990-х коэффициент дифференциации доходов (соотношение между средними уровнями доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных) составил 13-14 раз. Было ли это «побочным эффектом» реформ? Нет – сознательно проводившейся антисоциальной политикой, ведь как говорил сподвижник Ельцина Анатолий Чубайс – «ну, вымрет 30 млн человек – они не вписались в рынок». Почему все это оказалось «за кулисами» лекции – ответ на совести автора.

Автор:

Евгений Рычков